культурогония и культургия

Вернувшись недавно в ЖЖ после двухмесячного отсутствия, с удовольствием обнаружил, что писатель-экологист Анатолий Онегов начал вести свой блог, причем в ежедневном режиме. Правда, формат этого блога довольно специфический: Онегов ведет его в качестве натуралиста-пчеловода. Проводя лето в деревне и занимаясь там своими пчелами, он ведет ежедневные записи о поведении пчел и о тех природных факторах, которые для них важны. Интересно, что на фоне остальной бурной френд-ленты, которая, подобно пчелиному рою, дружно бросается от одного внешнего раздражителя к другому, этот подход производит впечатление специально задуманного ригоризма. - «Что бы там ни происходило, а меня ничего не волнует, кроме пчел». - На самом деле это, конечно, не так: на сайте Онегова, помимо художественных произведений, можно найти актуальную публицистику о земле, о людях, о природе. Если блоггер придет в ЖЖ к Онегову, то наверняка сможет пообщаться и о чем-то помимо пчел. Напомню, что Онегов – самый необычный из русских писателей-«почвенников». Он стал единственным, кто в начале 90-х, при первой же возможности реализовал этот дискурс на практике, заведя реальное фермерское хозяйство и на собственном примере испытав все те «круги ада», которые чиновники уготовили для русских фермеров.

В целом, нынешнюю жизнь Онегова иначе как «внутренней эмиграцией» не назовешь. Только это «эмиграция» не из России, не от народа, а из того «культурно-информационного пространства», которое навязано стране, чтобы сделать ее больной и глупой. Недавно я писал о том, насколько важно нам искать и создавать островки культуры и общения, свободные от этой помойки. Один из таких островков – «мир Онегова». Потенциально, он не так уж мал: в 70е и 80е годы аудитория Онегова (включая радио) составляла миллионы. Представление о сегодняшнем размере «архипелага внутренней эмиграции», к которому тяготеет этот остров, дает не только аудитория фильмов и книг о природе, но и колоссальные тиражи «народных» изданий на тему «6 соток». Следует понимать, что в случае постоянных читателей этих изданий, речь идет не просто о «дачном хобби», но об определенном культурном выборе. «Дачные» издания потребляются вместо иных изданий и телепередач, вместо Сорокина и Толстой, вместо Познера и Собчак, с целью продолжить в культурно-информационной сфере то счастливое избегание навязанных извне тем и интересов, за которое ценят «дачный» образ жизни. За неимением собственной русской культурной среды, люди, по крайней мере, отключаются от русоедского информационного пространства.( Read more... )

Анатолия Онегова старшее поколение может помнить по передаче «Школа юннатов», которую он создал и вел долгие годы, по его участию в борьбе с «Поворотом северных рек». Интересна биография писателя. Онегов воплотил в реальность то, о чем Лев Толстой мечтал всю свою жизнь. В 30 лет он бросил перспективную по тем временам (60-е гг.) карьеру конструктора-ракетчика и подался в заонежскую тайгу. Поясню: не «романтика отпуска», не «творческая командировка», а всерьез: изо дня в день в тайге, в глуши, при любой погоде, зарабатывать себе на хлеб насущный трудом рыбака, охотника, пастуха. И так из года в год, добиваясь полного взаимопонимания с природой Русского Севера и людьми, которые с тайгой на равных.
( Read more... ) «Я живу в заонежской тайге» (1973 г.). Это книга о людях в той же мере, в какой о природе. И не просто этнографическое описание таежных «резкИх мужиков», попытка передать их мысли, строй речи, а настоящая «философия тайги», тот взгляд на мир и на жизнь, который она воспитывает. Чем больше вчитываешься, тем важнее становится не ЧТО описывает автор, а КАК он это описывает: его манера видеть самые простые и обыденные вещи. Для примера приведу отрывок, героем которого стали... дрова. Советую мысленно «озвучить» этот текст в исполнении актера Льва Дурова, на которого писатель немного похож:

«Мне всегда казалось, что ель, угрюмая, неразговорчивая, живет тяжелой жизнью. {...} И эта сырая, трудная жизнь, работа не оставили дереву времени на радость и песни. Если некогда было даже поговорить с подругами, а когда срывался тупой бурелом и она, не выдержав, должна была упасть, есть успевала только один раз вскрикнуть и с глухим стоном свалиться на седой мох.

Сейчас ель в печи рядом с огнем. И смолистые, жилистые от трудной жизни еловые дрова и сейчас остаются добрыми тружениками. Но дерево еще не хочет умирать, не хочет перестать жить, не зная, не встретив счастья, песен, никогда не одевшись настоящим цветом, и ель будто сердится, немного потрескивает, а иногда, вспомнив что-нибудь слишком трудное, вдруг выбросит в сердцах из печи тяжелый уголь: ведь в свой последний день, день огня, дерево всегда вспоминает свою прожитую жизнь...»

Жирный шрифт (мой) - чтобы читатель мог задержать внимание и просмаковать эту фразу. Удивительно: человек кладет в печь дрова с тем же чувством, с каким японцы заваривают чай. Больше всего проза Онегова напоминает подстрочник для хокку, танка – или какую-то особую, русскую манеру писать танка, обходясь без вычурной формы:

«Иногда я выбираю из поленницы трудные, чуть кривые ольховые чурочки. Я не варю на них уху, не кипячу чай, я просто подбрасываю их в печь и недолго слушаю последний рассказ ольхи о своей не очень веселой жизни...
( Read more... )