![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
(К-1004) Левая идея и правые «нищеброды»
Вопреки распространенному мнению, термины «правое» и «левое» в политике все еще сохраняют свой смысл. Кажущаяся путаница, когда индивиды или целые движения могут быть «правыми» в одном аспекте своей доктрины, и «левыми» в другом, относится лишь к внешним и сиюминутным адаптациям левой или правой идеи. Суть различия между левым и правым становится очевидной в контексте социальной стратификации, и на этом уровне уже никакой путаницы быть не может. Левые смотрят на социальную пирамиду «снизу» и заинтересованы в том, чтобы сделать ее максимально плоской, чтобы верхушка была уравнена в правах и возможностях с остальным народом. Правые смотрят на пирамиду сверху и заинтересованы в том, чтобы она сохранила свою вертикальность, чтобы между элитой и «быдлом» сохранялась ощутимая дистанция. Центристы, представляющие средние слои, хотят сохранить дистанцию с низами, но «срезать» у пирамиды верхушку, возвышающуюся над средним классом (поэтому для крайних правых они – левые, а для крайних левых – правые). Это – главное, а все остальное содержание левых и правых доктрин – лишь приложение этой сути к конкретным историческим и локальным реалиям.
Если избавить левую идею от всех исторических и пропагандистских наслоений, то можно свести ее к двум простым фразам:
1) «Верхушка должна оставить народ в покое». Т.е. свести до минимума подати, налоги, принудительные работы и какое-либо иное обременительное для народа вмешательства в естественную народную жизнь.
2) «Верхушка должна делиться с народом». В том числе доходами, властью, правами, культурой, возможностями для самореализации. И именно «должна», а не «по хотению».
Первый, «анархистский» вариант более актуален для архаичных обществ с натуральным хозяйством, где экономическая деятельность индивидов может успешно протекать вне социальной иерархии и какого-либо внешнего руководства. Народ в этих обществах хочет от элиты, чтобы она просто не сосала из него кровь, не лезла в его дела, не портила ему жизнь. В архаичных обществах эта идея выгодна народу. Однако будучи перенесенной в сложное технологическое общество, она вдруг стремительно «правеет» и берется на вооружение средними и верхними слоями. Заключенная в ней идея снижения контроля и налогов мешает перераспределению доходов от верхов к низам, и народу уже не выгодна.
Второй, «государственно-социалистический» вариант более актуален для сложных технологических обществ с разветвленной системой разделения труда, которые не могут выжить без централизованных систем управления и неизбежно восседающего на их вершине «начальства» (будь то капиталист, чиновник или генеральный конструктор). Народ в таком обществе смиряется с самим фактом наличия иерархии, но требует максимально сократить разрыв в положении управляющих и управляемых во всех тех аспектах, которые не являются необходимыми для функционирования социума.
В обоих случаях существенно здесь то, что элита «должна», «обязана», а не «может, если будет на то благорасположение». А если не захочет и будет упорствовать – то левая идея признает право народа на восстание. Важно также, что «народ» в левой идее принимается таким, какой он есть, без каких-либо предварительных условий или «экзаменов». Без возможности для элиты выбирать, признает ли она общность нижестоящих «полноценным народом», или видит в них просто «сброд», «плебс», «быдло», «совков и ватников». Если дать элите возможность «выбирать народ», то от левой идеи ничего не останется. Так, римские патриции по праву считали только себя подлинным и единственным народом Рима, а в плебеях видели толпу мигрантов, бывших рабов и их потомков, которых предки патрициев когда-то из милости приютили в своем городе. Плебеям, разумеется, на это мнение было наплевать, и именно поэтому они добились от патрициев всего, чего хотели. В логике левой идеи народ должен сам определиться, кого он считает частью себя самого, а кого - инородным телом.
Сама формулировка показывает, что левая идея «реактивна» по своей природе, она не могла зародиться в обществе всеобщего равенства и стала реакцией низов на «поправение» общества. В этом смысле исторически первичной является правая идея, а левая идея – только необходимая компенсация.
Правая идея по своей сути столь же проста: «Верхушка, общность социально успешных индивидов, ничем не обязана народу и имеет право относиться к нижестоящим как к неполноправному материалу для своих задач».
Первыми «правыми» были индивиды, восставшие против первобытно-коммунистической уравниловки и не пожелавшие безвозмездно делиться с коллективом своей добычей. Это «восстание», кстати, было не таким уж простым делом. Об этом свидетельствуют некоторые примитивные общества, в обычаях которых зафиксировались промежуточные этапы такого восстания. Все слышали, например, про «потлач». В обществах потлача индивиду разрешается накапливать личные богатства, но только затем, чтобы в итоге раздать все и сразу, обменяв на социальное признание. В других промежуточных обществах, у некоторых народов Океании, социально-успешные индивиды воспользовались лазейкой местных дарообменных обычаев. Человек в таком обществе обязан отдать любую свою вещь, которая понравилась другому. Не обязан, только если это недавний подарок, или если вещь уже обещана в качестве подарка партнеру из другого племени (с другого острова). Чем богатые и пользуются. В итоге вся собственность богатых на этих островах кружится в бесконечном хороводе взаимных дарений, постоянно перемещаясь между островами, а беднота остается с носом. Такая вот «первобытная глобализация», первобытный «заговор элит против народов».
В наше время, разумеется, в своей откровенной форме правая идея выражается редко. Откровенность в этом вопросе свойственна элите, только если социальные барьеры усугубляются этническими, расовыми или религиозными. Тогда элита не смущается называть нижестоящих «скотом», «недочеловеками», «говорящими животными» и т.п. Когда же народ – свой по крови, или в данную эпоху хорошим тоном считается гуманизм, то элита склонна облагораживать правую идею, инфантилизируя народные массы. Народ выставляется как «большой ребенок», которому для его же собственной пользы требуется отеческое попечение добрых господ. Господа приучают его к труду, следят за его моралью, ограничивают свободы, которые народу-младенцу на самом деле не нужны и пойдут только во вред. Неполноправность низов оправдывается их моральной незрелостью и умственной неполноценностью. В России эта идеология очень живуча. Придуманная некогда для оправдания крепостного права, в наши дни она реанимирована постсоветской комрадорской верхушкой («Если дать русским свободу, то они проголосуют за фашизм-сталинизм и сами себя закопают»).
Обращаясь к нашим российским реалиям, нетрудно заметить, что левые у нас ведут себя естественно: в подавляющем большинстве левые идеи в России разделяют люди, не причастные к власти и собственности. А вот правые у нас, в основном, - лунатики. Нет, конечно, попадаются и настоящие правые, состоятельные выходцы из советских номенклатурных кланов, приватизировавших СССР, почтенные рукопожатные люди, которые заявляют: «Мы - эффективные и успешные, а быдло пусть прозябает и дохнет». Но наиболее распространенным в социальных сетях является парадоксальный типаж «правого нищеброда». Человек никоим образом не причастен к верхушке РФ, не имеет шансов быть туда кооптированным, но при этом агрессивно отстаивает «правые взгляды».
Тем не менее, большинство «правых нищебродов» отстаивают «правый движ» вполне искренне, а не «за мелкий прайс». Людей соблазнили на «правизну» какие-то второстепенные элементы встреченных ими правых доктрин, или, что более вероятно, какие-то специальные глюки, внедренные элитой в доктрины современных левых движений и партий. Например, в Европе большинство официально-левых партий поддерживают миграцию, всевозможные меньшинства и разрушение традиционной семьи. Ни то, ни другое для народного большинства не выгодно. А выгодно – для верхушки, которой нужна дешевая рабочая сила и морально ослабленные невротизированные подданные, лишенные прочного семейного тыла. Т.е. эти идеи по сути своей – правые, направленные против низов. Но они с некоторых пор подаются как «левые», что народом, естественно, воспринимается как гнусное предательство со стороны левых. И наоборот, многие политики с «правой» самоидентификацией на деле проповедуют как раз правильные, «ортодоксальные» левые и центристские взгляды.
Складывается впечатление, что в современной политической практике развитых стран ситуация с «левым» и «правым» «перекорежена» специально, чтобы максимально ослабить влияние низов, с их природным левым интересом. Особенно эта «умышленность» заметна в американской политической системе. За подробностями отсылаю к моему старому тексту «Тайна партийной Америки». Так что, похоже, следует обращать как можно меньше внимания на самоназвание партий и смотреть на голую суть: все, что выгодно для народного большинства, – это «левое»; все, что направлено на защиту каких-то внешних агентов и меньшинств (имущественных, этнических, сексуальных) против интересов народного большинства, – это «правое».
Если избавить левую идею от всех исторических и пропагандистских наслоений, то можно свести ее к двум простым фразам:
1) «Верхушка должна оставить народ в покое». Т.е. свести до минимума подати, налоги, принудительные работы и какое-либо иное обременительное для народа вмешательства в естественную народную жизнь.
2) «Верхушка должна делиться с народом». В том числе доходами, властью, правами, культурой, возможностями для самореализации. И именно «должна», а не «по хотению».
Первый, «анархистский» вариант более актуален для архаичных обществ с натуральным хозяйством, где экономическая деятельность индивидов может успешно протекать вне социальной иерархии и какого-либо внешнего руководства. Народ в этих обществах хочет от элиты, чтобы она просто не сосала из него кровь, не лезла в его дела, не портила ему жизнь. В архаичных обществах эта идея выгодна народу. Однако будучи перенесенной в сложное технологическое общество, она вдруг стремительно «правеет» и берется на вооружение средними и верхними слоями. Заключенная в ней идея снижения контроля и налогов мешает перераспределению доходов от верхов к низам, и народу уже не выгодна.
Второй, «государственно-социалистический» вариант более актуален для сложных технологических обществ с разветвленной системой разделения труда, которые не могут выжить без централизованных систем управления и неизбежно восседающего на их вершине «начальства» (будь то капиталист, чиновник или генеральный конструктор). Народ в таком обществе смиряется с самим фактом наличия иерархии, но требует максимально сократить разрыв в положении управляющих и управляемых во всех тех аспектах, которые не являются необходимыми для функционирования социума.
В обоих случаях существенно здесь то, что элита «должна», «обязана», а не «может, если будет на то благорасположение». А если не захочет и будет упорствовать – то левая идея признает право народа на восстание. Важно также, что «народ» в левой идее принимается таким, какой он есть, без каких-либо предварительных условий или «экзаменов». Без возможности для элиты выбирать, признает ли она общность нижестоящих «полноценным народом», или видит в них просто «сброд», «плебс», «быдло», «совков и ватников». Если дать элите возможность «выбирать народ», то от левой идеи ничего не останется. Так, римские патриции по праву считали только себя подлинным и единственным народом Рима, а в плебеях видели толпу мигрантов, бывших рабов и их потомков, которых предки патрициев когда-то из милости приютили в своем городе. Плебеям, разумеется, на это мнение было наплевать, и именно поэтому они добились от патрициев всего, чего хотели. В логике левой идеи народ должен сам определиться, кого он считает частью себя самого, а кого - инородным телом.
Сама формулировка показывает, что левая идея «реактивна» по своей природе, она не могла зародиться в обществе всеобщего равенства и стала реакцией низов на «поправение» общества. В этом смысле исторически первичной является правая идея, а левая идея – только необходимая компенсация.
Правая идея по своей сути столь же проста: «Верхушка, общность социально успешных индивидов, ничем не обязана народу и имеет право относиться к нижестоящим как к неполноправному материалу для своих задач».
Первыми «правыми» были индивиды, восставшие против первобытно-коммунистической уравниловки и не пожелавшие безвозмездно делиться с коллективом своей добычей. Это «восстание», кстати, было не таким уж простым делом. Об этом свидетельствуют некоторые примитивные общества, в обычаях которых зафиксировались промежуточные этапы такого восстания. Все слышали, например, про «потлач». В обществах потлача индивиду разрешается накапливать личные богатства, но только затем, чтобы в итоге раздать все и сразу, обменяв на социальное признание. В других промежуточных обществах, у некоторых народов Океании, социально-успешные индивиды воспользовались лазейкой местных дарообменных обычаев. Человек в таком обществе обязан отдать любую свою вещь, которая понравилась другому. Не обязан, только если это недавний подарок, или если вещь уже обещана в качестве подарка партнеру из другого племени (с другого острова). Чем богатые и пользуются. В итоге вся собственность богатых на этих островах кружится в бесконечном хороводе взаимных дарений, постоянно перемещаясь между островами, а беднота остается с носом. Такая вот «первобытная глобализация», первобытный «заговор элит против народов».
В наше время, разумеется, в своей откровенной форме правая идея выражается редко. Откровенность в этом вопросе свойственна элите, только если социальные барьеры усугубляются этническими, расовыми или религиозными. Тогда элита не смущается называть нижестоящих «скотом», «недочеловеками», «говорящими животными» и т.п. Когда же народ – свой по крови, или в данную эпоху хорошим тоном считается гуманизм, то элита склонна облагораживать правую идею, инфантилизируя народные массы. Народ выставляется как «большой ребенок», которому для его же собственной пользы требуется отеческое попечение добрых господ. Господа приучают его к труду, следят за его моралью, ограничивают свободы, которые народу-младенцу на самом деле не нужны и пойдут только во вред. Неполноправность низов оправдывается их моральной незрелостью и умственной неполноценностью. В России эта идеология очень живуча. Придуманная некогда для оправдания крепостного права, в наши дни она реанимирована постсоветской комрадорской верхушкой («Если дать русским свободу, то они проголосуют за фашизм-сталинизм и сами себя закопают»).
Обращаясь к нашим российским реалиям, нетрудно заметить, что левые у нас ведут себя естественно: в подавляющем большинстве левые идеи в России разделяют люди, не причастные к власти и собственности. А вот правые у нас, в основном, - лунатики. Нет, конечно, попадаются и настоящие правые, состоятельные выходцы из советских номенклатурных кланов, приватизировавших СССР, почтенные рукопожатные люди, которые заявляют: «Мы - эффективные и успешные, а быдло пусть прозябает и дохнет». Но наиболее распространенным в социальных сетях является парадоксальный типаж «правого нищеброда». Человек никоим образом не причастен к верхушке РФ, не имеет шансов быть туда кооптированным, но при этом агрессивно отстаивает «правые взгляды».
Тем не менее, большинство «правых нищебродов» отстаивают «правый движ» вполне искренне, а не «за мелкий прайс». Людей соблазнили на «правизну» какие-то второстепенные элементы встреченных ими правых доктрин, или, что более вероятно, какие-то специальные глюки, внедренные элитой в доктрины современных левых движений и партий. Например, в Европе большинство официально-левых партий поддерживают миграцию, всевозможные меньшинства и разрушение традиционной семьи. Ни то, ни другое для народного большинства не выгодно. А выгодно – для верхушки, которой нужна дешевая рабочая сила и морально ослабленные невротизированные подданные, лишенные прочного семейного тыла. Т.е. эти идеи по сути своей – правые, направленные против низов. Но они с некоторых пор подаются как «левые», что народом, естественно, воспринимается как гнусное предательство со стороны левых. И наоборот, многие политики с «правой» самоидентификацией на деле проповедуют как раз правильные, «ортодоксальные» левые и центристские взгляды.
Складывается впечатление, что в современной политической практике развитых стран ситуация с «левым» и «правым» «перекорежена» специально, чтобы максимально ослабить влияние низов, с их природным левым интересом. Особенно эта «умышленность» заметна в американской политической системе. За подробностями отсылаю к моему старому тексту «Тайна партийной Америки». Так что, похоже, следует обращать как можно меньше внимания на самоназвание партий и смотреть на голую суть: все, что выгодно для народного большинства, – это «левое»; все, что направлено на защиту каких-то внешних агентов и меньшинств (имущественных, этнических, сексуальных) против интересов народного большинства, – это «правое».
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
Page 3 of 4