![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
Любопытное преломление дискурса регионалистов
Тимур Алиев, советник президента Чечни, высказался за отход от москвоцентричной версии российской истории и за больший акцент на истории регионов, на тех альтернативах Москве, которые она несла:«Россия в этом плане – просто кладовая. Удивительное многообразие этносов и обществ, поразительное переплетение судеб целых народов. Речь даже не про близкий мне Кавказ, которому это тоже свойственно. Сибирь, Урал, Дальний Восток. Казанцы, вогулы, зыряне, якуты, ительмены, чукчи и другие. Свои верования, свои обычаи, свои зачатки цивилизаций. А сколько пространства для фантазий! Как знать, как повернулась бы судьба этих этносов и территорий, не влейся они в какой-то момент в то государство, что строила вокруг себя Москва. Ну или войди они в состав тех же Новгорода или Твери. Не зная истинной истории становления государства, не понимая, как взаимодействовали и общались между собой территории, ныне входящие в состав российского государства, разве можем мы понять, что из себя представляет наша страна?»
Если скорректировать этнический (антирусский) уклон автора, то получим типовое требование регионалистов. Сравните с моим текстом образца 2004 года «Постмосковская цивилизация». (Любопытно, что почти все его копии в инете были затерты, случайно уцелела только одна на площадке С. Кара-Мурзы. Скопирую, пожалуй, его сюда на всякий случай - см. ниже) Интересно, что сразу же засуетились москвоцентристы, предрекая «конец России». На самом деле москвоцентристская версия русской истории, ровесница XIX века, устарела еще в XX. Ибо она по сути своей имперско-династическая, а не русская национальная. А сегодня уже пришло время для версии №3, «постгосударственной». Дело не в том, конечно, что московскую версию нужно менять на евразийскую, как предлагает чеченский академик. Ее нужно менять на общерусскую версию, в рамках которой исторический новгородский или тверской патриотизм не будут преподноситься как «крамола» или «измена». Об этом - нижеследующий текст (в аутентичной редакции 2004 года, но с изъятием главки про Новгород, которая в данном контексте избыточна).
ПОСТМОСКОВСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ
1. Цивилизация вместо нации
Идея о том, что Россия - это не "просто страна", а целая уникальная цивилизация, есть основа российского фундаментализма во всех его видах. Об этом сегодня знают не только политики, но и подростки (спасибо Сиду Мейеру, создателю компьютерной игры "Цивилизация"). Но странным образом, большинство адептов этой концепции не понимают ее смысла и пытаются впихнуть ее в государственно-национальный шаблон. Но если русские - это не "национальность", а особая цивилизация, то и Россия есть единство более высокого ранга, чем государство-нация. Значит, она по статусу сопоставима не со страной, типа Германии и Франции, а с континентом - со всей Европой как целым, или со всем Исламом, со всей Античной цивилизацией.
Цивилизации, в отличие от наций, по своему устройству многополярны, и эти полюса связаны друг с другом сложной системой горизонтальных связей, помимо какого-то единого центра. Важнейшая особенность цивилизации - внутреннее многообразие, которая собственно и делает ее чем-то более масштабным, чем государство-нация. В этом многообразии цивилизация черпает свою силу, и именно оно составляет ее главный адаптивный ресурс. Когда один из центров цивилизации терпит поражение, на его место приходит другой, с новой версией цивилизационного проекта.
Московские идеологи любят говорить о многополярности "в мировом масштабе", но как только речь заходит о России, наступает молчание. Зная о том, что многополярность - необходимый атрибут цивилизации, им приходится изощряться. Например, они объявляют цивилизацией всю Россию как географическое понятие, включая множество малых народов, которые живут на этой территории. Формально все в порядке: в Европе четыре десятка коренных народов, а у нас - больше сотни, - да это не цивилизация, а целая планета! И вот уже все самостоятельные культуры, и даже целые цивилизации, исторически оказавшиеся в поле влияния русской, выдаются за ее собственные системные полюса. Для большей убедительности моделируется концепция "России-Евразии", где собственно русская культура сжимается до единичного атома, наряду с другими такими же. Так счастливо избегается вопрос о колоссальном потенциале разнообразия, который скрыт в этом "неделимом атоме".
Здесь не место обсуждать историю евразийской доктрины, кем и для какой цели она была создана, - важно то, во что она превратилась сегодня, - ее официозная "СНГ-версия". Кремлевское евразийство - это попытка создать такие весы, на которых стая мышей могла бы уравновесить слона, чтобы заставить его почувстовать себя мышью. Прицел этой концепции - отнюдь не уважение к культурам малых народов России, а стремление подыскать русским такую общность, в рамках которой они были бы "всего лишь национальностью", однородной массой, от имени которой могла бы "говорить и показывать" Москва.
"Потерянное многообразие" российской цивилизации они хотят списать на этнические меньшинства, и ими же ограничить поле культурной инаковости, оставив 70 регионов с преобладанием русского и православного населения в роли культурных колоний Москвы. С одной стороны, декларируется, что Россия - страна многих народов и множества разнообразных культур. Но с другой стороны, право на разнообразие жестко ограничено этническим принципом и не распространяется на 90 процентов населения. Несколько тысяч эвенков имеют право на собственную культурную идентичность, - и это замечательно. Но почему полтора миллиона жителей Рязанской области такого права не имеют? Потому что Бог дал им несчастье родиться русскими? История Рязани, как и многих других русских земель, уходит корнями в такую древность, где не было еще ни Москвы, ни России. Почему же рязанцы сами не могут говорить от своего имени, не могут влиять на общенациональный консенсус, не могут занять в нем свою собственную, уникальную, узнаваемую нишу? Куда подевались Новгород, Псков, Тверь, Ростов, Нижний, - великие, славные и непохожие один на другой центры русской земли, почему на их месте - серая обезличенная равнина? Право на существование имеет только один вариант русского, один вариант русской культуры, - тот, который все получают из Москвы.
Вопрос, которого одинаково избегают как московские западники, так и московские евразийцы: если Россия по своему потенциалу - цивилизация, то не должна ли она быть внутри себя не менее сложной и многополярной, чем любая из известных цивилизаций? Из логики этой концепции следует, что любой русский регион способен по уровню своеобразия, уникальности, по своему самосознанию дойти до уровня стран и провинций Европы. Любой может обрести собственное лицо и собственный голос. Вместо одной русской культуры и стиля жизни, могла бы существовать мощная и сложная система из 70 русских культур, столь же богатых и уникальных, из 70 русских национальных образов жизни, 70 русских идентичностей.
В силу исторических условий, цивилизация свернулась в нацию и один вариант русского подавил все остальные варианты. Некоторые из них - скажем, северорусский, или новгородский, сопротивлялись дольше других и оставили в истории значительный след. О Новгороде, из-за его прямых связей с Европой, мы еще что-то знаем, о других регионах - почти ничего. Уже в послепетровское время власти провели несколько масштабных "зачисток" в региональных архивах, с целью уничтожить все, что не укладывается в официальную версию русской истории.
Альтернативные модели русского прервали свое развитие не потому, что качественно уступают московскому, а в силу тогдашней военно-политической конъюнктуры. Все эти самобытные России - Новгородская Русь, Псковская Русь, Рязанская Русь, Тверская Русь, Северская Русь и т.д. - "свернулись" и обезличились не сами собой, а только после многочисленных военных погромов, опустошений, систематического геноцида, перемещения элиты, крепостного рабства. Наконец, после целенаправленного уничтожения религиозного, исторического и культурного наследия немосковской ориентации, проводившегося с XVI по XX век. С той же Рязанью Москва воевала несколько столетий, - дольше и кровопролитнее, чем с Чечней, - и опустошала эту землю сильнее, чем татары. Новгород был разгромлен как вражеская столица. Северская земля была укрощена во время Смуты. В Поволжье и на Урале кровавую баню устроили уже при Романовых, в ходе подавления восстаний Разина и Пугачева.
Унифицированная одинаковость России от Балтики до Тихого океана - это ни в коем случае не "естественный продукт русской души", а следствие весьма жестокой многосотлетней политики центральных властей. Новгород, Киев, Владимир, Рязань, Тверь, Смоленск и другие древнерусские города имели свои собственные иконописные и летописные традиции, языковые диалекты, особое искусство и фольклор - все это быстрыми темпами вело к возникновению России как континента, по многообразию даже превосходящего европейский. Вместо этого железом и кровью была создана унитарная система, нивелирующая все различия.
Московские конкистадоры пронеслись по русскому миру со свистом и гиканьем, вытаптывая все на своем пути, как испанцы в Америке. Это оправдывают необходимостью объединения перед лицом общих врагов. Но нужны ли такие "защитники", которые для своих страшнее, чем враги? Шведы, захватившие Новгород через полвека после Грозного, вели себя там гораздо приличнее, чем москвичи - не жгли, не насиловали, не пытали, не топили в Волхове мирных граждан. Возможно, без "объединения по-московски" внешние враги могли бы поработить Россию. Но само это "воссоединение" закончилось обращением в рабство основной массы русского населения, которая на много столетий попала под более жестокое иго, чем при татарах. А финал этой истории у нас перед глазами: вместо многополярной богатой возможностями системы мы имеем однородное обезличенное пространство, потерявшее волю к жизни и неуклонно деградирующее. Которое молча проглотило и последние московские решения о ликвидации выборности своей власти.
Возвращение русской цивилизации утраченных возможностей - соблазн, способный пробудить волю к жизни. Вместо одного полюса - 70 новых. Адепты Московии задают удивленный вопрос: "А зачем нам нужно еще 70 русских проектов, 70 новых русских культур? Разве недостаточно нынешнего музея восковых фигур?" В этом трупном вопросе выдает себя воля к смерти: с точки зрения жизни рождение нового, усложнение, разнообразие - абсолютное благо. Для нормального сознания бытие - лучше, чем небытие. Фактически, этот вопрос звучит так: "Зачем вам быть вообще? Ваша роль - поставлять нам ресурсы и свежую кровь. В качестве полноценного субъекта истории вас не нужно, вы нам будете мешать, вы отодвинете нас в сторону".
Чтобы вернуть себе человеческое достоинство, русские, живущие в регионах, должны обрести собственное лицо и построить там, где они живут, полноценную жизненную среду. В каждом регионе это придется делать по-своему. Это проект способен породить множество новых сфер приложения жизненной энергии, индивидуальных и командно-корпоративных.
2. Делегирование смысла
Господство московской власти не ограничивалось только политическими и административными функциями, но всегда выливалось в претензию на абсолютный духовный авторитет. От подчиненных окраин требовалось не только делегирование власти, но и "делегирование смысла". Уничтожался не только политический сепаратизм, но и самобытные культурные традиции, местное историческое предание, само право на какую-то собственную мысль и моральную автономию. Никакого независимого от Центра нравственного авторитета быть не могло. Центр и только он имел право судить о смысле и предписывать его всем. Им мало было навязать "вертикаль власти": они хотели, чтобы на посылках у власти служила "вертикаль совести". Уже со времени Никоновских реформ пирамиду власти поддерживает "пирамида смысла", столь же централизованная и бюрократически управляемая. Опасаясь, что любой независимый от власти источник мысли выльется в оппозицию и сепаратизм, власти желали, чтобы в стране существовала только одна мера человеческого достоинства: близость к центральной власти.
Возмездием за эту "монополию на смысл" стала абсолютная творческая стерильность центральной власти, которая способна лишь распределять смысл, но не способна производить его самостоятельно. Подавив самостоятельность на периферии, Центр и сам начал уклоняться от ответственности за смысл - сам стал его "делегировать". Он стремится отсылать к внешнему источнику смысла, представляя себя его слугой. Этим внешним источником смысла может быть все что угодно: марксистская идеология, "мировое сообщество", "антитеррористическая коалиция". Центр желает представить свою власть как служение этому навязанному извне смыслу и именно этими полномочиями "наместника" оправдывает подавление периферии и требует от нее очередных жертв.
Со временем эта привычка к делегированию смысла стала главной опорой гиперцентрализма. Показательный пример - культурно-информационная сфера. Жизнь огромного континента сведена к одной географической точке, а все остальные новости жизни и события культуры высвечиваются лишь в той мере, в какой они признаются достойными внимания в этой точке. Регионы обречены видеть друг друга и Россию через посредничество Москвы и глазами Москвы. В наше время, с развитием региональных СМИ и интернета, это диктуется уже не столько техническими причинами, сколько установкой сознания в самих регионах. Большинство местных лидеров, журналистов, деятелей культуры воспринимают мир через призму "внутренней Москвы", засевшей в их сознании и превратившей их во "внутренних лимитчиков". "Демосковизация" должна произойти не только на общественном и экономическом уровне, но и на уровне человеческих душ - как отказ от делегирования смысла некоему отчужденному "Центру".
Целый континент отказывается от самого главного измерения человеческой жизни, соглашается смотреть на мир чужими глазами, принимать как чужие мысли о нем как свои. С философской точки зрения это делегирование смысла равносильно отказу от жизни - делегированию самой жизни. Для множества людей в регионах это отнюдь не метафора: "лучшие" моменты их жизни, бедной возможностями, состоят из того, что они сопереживают эмоциям ничтожных "телезвезд" или подражают им.
Делегирование смысла - это добровольное принятие своей второсортности. В ее основании лежит "комплекс ханского ярлыка", - подобно тому, как князья не считали себя "настоящими", пока не получали подтверждение своих прав от хозяев Орды. Впоследствии этот принцип распространился на все стороны русской жизни. Теперь из Орды получают в том числе и собственную идентичность в качестве "русских", и право судить об этой идентичности. Теперь и "культура" - не то, в чем люди живут, не то, что составляет их жизненную среду, а то, что нужно воспринимать пассивно, что показывают по телевизору из Москвы или привозят откуда-то издалека.
Делегирование смысла - ущербная стратегия еще и в экономическом смысле. В экономике образов главный источник богатства - контроль над стандартами. Именно здесь пролегает черта между успешными и неуспешными регионами, между эксплуататорами и эксплуатируемыми. Навязать другому свои стандарты - значит украсть у него капитал разнообразия и расширить пространство для своего собственного. Это исключено, только если стандарты - результат "горизонтального" взаимовыгодного соглашения между равными партнерами. Отказываясь в пользу Москвы от права на оформление русского самосознания и культуры, регионы заведомо обрекают себя не только на культурную, но и на экономическую ущербность. А соглашаясь на культурную унификацию в масштабе всей страны, они урезают капитал разнообразия русского пространства и связанные с ним экономические возможности. Это как раз и есть причина того, что в России процветает только Москва: она монополизировала и уже вычерпала ту нишу в экономике образов, которая отведена под "единый русский бренд". Другим регионам в эту нишу уже не протиснуться - для всех она слишком мала. Им придется создавать собственные ниши - с другими русскими брендами.
Противоположность делегированию смысла - духовная суверенность. Это вера в себя, в свои принципы, желание стоять на собственных ногах, думать собственной головой, опираться на собственный разум. Это желание превратить в средоточие вселенского смысла именно ту землю, на которой человек живет, не нуждаясь в "удаленном посреднике" для общения со своим Богом. Это когда люди понимают, что они живут не на "забытой Богом окраине" некого "Центра", а в Новгороде, Туле, Рязани, Красноярске, которые составляют сердцевину Русской земли и не нуждаются в каком-то подтверждении или удостоверении своего права на смысл
3. Транс-регионализм
Русский цивилизационный потенциал может раскрыться только при развитии регионального самосознания. Это именно та точка, где политика и культура неотделимы друг от друга.
С точки зрения культуры, ликвидация однородности русского пространства - безусловное благо. Какой прок в том, что некое стандартизированое "культурное наследие" занимает ареал, где могла бы развиваться сотня самобытных культурных комплексов? Есть сферы деятельности, в которых стандартизация только на пользу: грамматика, техника, правила дорожного движения и т.п. Культура как целое не относится к их числу. Здесь разнообразие - всегда плюс, а размер ареала ничего не значит. Население Древней Греции составляло от силы 5 миллионов человек и было разделено на множество враждующих городов-государств. Расцвет этой цивилизации длился всего несколько столетий. Но ее вклад в развитие человечества не меньше, чем вклад огромных Китая и России, которые занимают по пол-континента и существуют тысячелетиями. Древние Афины по количеству жителей уступали небольшому областному центру средней полосы. Почему же мы не видим такого культурного взрыва в Воронеже или Брянске? Заметим, что условия, в которых жили древние афиняне, тоже не были тепличными: как раз в эпоху расцвета они вели непрерывные войны, в ходе которых не раз терпели поражения, видели свой город разрушенным в руках врага и т.п.
Дело не в том, что древние греки были талантливее русских и китайцев, а в том, что их система была нацелена на умножение различий, на дифференциацию, что позволяло при малой численности населения добиться высокого качественного разнообразия - максимума человеческой субстанции, если учитывать не только количество, но и качество. И наоборот, культурная политика России, Китая и большинства модернистских стран нацелена на стандартизацию, на убывание человеческой субстанции и заполнение ареала безликими массами. Школьный учебник и центральное телевидение навязали культурную однородность целому континенту. Он стал провинцией двух городских центров - Москвы и Петербурга. Огромное количество энергии и таланта народов России не может найти применение в этой замороженной и бедной возможностями системе. "Культурное единство" такого рода - это "единство" пустыни, "единство" выжженной земли.
Регионализм - это построение сложной многополярной системы там, где сегодня простирается плоская равнина. Регион определяется как самостоятельная система, достаточно масштабная, чтобы вместить в себя человеческое существование во всей его сложности, причем самобытным, непохожим на другие регионы образом. Но в то же время - система достаточно компактная, чтобы в максимальной степени избежать повторения, умножения тождественных количеств, простого расширения ареала. Система настолько сложная и богатая возможностями выбора, чтобы внутри нее можно было провести дифференциацию вплоть до каждого индивида. Регион не может быть просто культурной областью - но обязательно экономическим и общественно-политическим единством. Регион необходимо связан с определенным ландшафтом - физико-географическим и историко-культурным, без врастания в который формирование полноценного человека невозможно. Так определяемый регион в разные исторические эпохи имеет разный масштаб. В античном мире это были отдельные города-полисы с прилегающей округой. В Европе это провинции масштаба Шотландии, Прованса или Каталонии. В домосковской Руси - крупные княжества: Новгородская, Псковская. Владимиро-Суздальская, Рязанская, Смоленская, Северская земли.
Только став разными, уникальными, непохожими друг на друга, регионы, города и отдельные люди, в них живущие, наполнят смыслом свое существование. Только так они могут укрепить единство страны, потому что перестанут быть ненужными копиями друг друга и превратятся в дополняющих друг друга партнеров. Никаких одинаковых регионов, никаких одинаковых городов, никакой одинаковой эрзац-культуры, никаких стандартных индивидов, никаких копий и повторений, - только уникальное, непохожее, обладающее собственным неотчуждаемым местом в жизни. Требуется восстановить полноценную среду человеческого существования, где нет повторения, одинаковости, нет "масс", нет голых количеств, а есть только качества, разное, дополняющее друг друга.
Расхожая ошибка состоит в том, будто регионализм ведет к культурной изоляции регионов и их замыканию в самодовольной "самостийности". На самом деле культурная дифференциация - это феномен границы, она невозможна на изолированном острове, она нуждается в партнере, притом в партнере ином, отличном, не похожем. Культурная дифференциация регионов немыслима без культурного обмена, без напряженного внимания друг к другу, без прямых контактов. Дифференциация влечет за собой умножение культурного обмена между регионами хотя бы уже потому, что им в этой ситуации есть чем обмениваться, есть чем друг друга заинтересовать. Модель изоляции отвечает именно современному положению дел, когда в сфере информации и культуры доминируют потоки типа "Центр-Периферия". Прямые культурные связи регионов в этих условиях лишены смысла - чем обмениваться, если они все одинаковым образом запрограммированы из Центра? Культурная унификация ведет, таким образом, к разобщенности регионов, к тому, что людям в Мурманске не интересно, что происходит в Саратове, - они уверены, что ничего интересного там нет, а все новое, даже родившись в глубинке, придет к ним из Центра разжеванное и обработанное.
Однообразие в разделенности должно уступить место единству в различии. Именно непохожесть и уникальность сделает регионы России нужными и незаменимыми друг для друга во всех сферах - экономике, культуре, политике. С точки зрения политики, регионализм у многих вызывает сомнения - опасения за "единство державы". Причина в том, что сегодня за регионализм принимают некую неудобоваримую смесь из провинциализма и сепаратизма. Для большей ясности имеет смысл добавить к этому термину приставку "транс-", призванную подчеркнуть его направленность именно на сетевое сотрудничество и взаимодействие регионов, которые не хотят, чтобы их и далее "разделяли" между собой и централизованно "властвовали". Существо транс-регионализма не в "самостийности", не в "отделении" регионов от Москвы, а в их воссоединении, в строительстве действительно общерусского пространства - культурного, информационного, экономического, политического - которое ныне не существует и подменяется Москвой в едином лице. "Отделяться" регионам не от чего, они уже и так отделены друг друга властью посредника - им нужно решать как раз обратную задачу, задачу воссоединения помимо посредника, "по ту сторону Москвы".
Кремлевские политики конструируют карманный "региональный сепаратизм", чтобы потом "ожесточенно" с ним бороться и иметь повод для "укрепления властной вертикали". На самом деле местные самостийные князьки - это верные слуги Москвы и ее копия в миниатюре, часто - ухудшенная. И Центр, и нынешние региональные власти - препятствие для подлинного объединения русского пространства. Власть Центра держится на разобщенности регионов. Все организовано так, что он вклинивается в их взаимные экономические, культурные, общественные отношения в качестве необходимого посредника. В результате межрегиональные отношения тотально завязаны на Центр. Регионы, фактически изолированные друг от друга, вынуждены иметь дело с чиновничьей инстанцией, выступающей от имени целого, но от этого целого почти не зависящей. Чтобы победить эту ситуацию, нужен не "сепаратизм", не изоляция регионов, а налаживание прямых горизонтальных связей между ними. Возрастание плотности прямых межрегиональных контактов сделают единство страны более прочным, а присутствие Центра менее необходимым. "Центром" в такой системе станет соединенная воля регионов, а не надстроенная над ними и отчужденная от них администрация.
Октябрь 2004
Если скорректировать этнический (антирусский) уклон автора, то получим типовое требование регионалистов. Сравните с моим текстом образца 2004 года «Постмосковская цивилизация». (Любопытно, что почти все его копии в инете были затерты, случайно уцелела только одна на площадке С. Кара-Мурзы. Скопирую, пожалуй, его сюда на всякий случай - см. ниже) Интересно, что сразу же засуетились москвоцентристы, предрекая «конец России». На самом деле москвоцентристская версия русской истории, ровесница XIX века, устарела еще в XX. Ибо она по сути своей имперско-династическая, а не русская национальная. А сегодня уже пришло время для версии №3, «постгосударственной». Дело не в том, конечно, что московскую версию нужно менять на евразийскую, как предлагает чеченский академик. Ее нужно менять на общерусскую версию, в рамках которой исторический новгородский или тверской патриотизм не будут преподноситься как «крамола» или «измена». Об этом - нижеследующий текст (в аутентичной редакции 2004 года, но с изъятием главки про Новгород, которая в данном контексте избыточна).
ПОСТМОСКОВСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ
1. Цивилизация вместо нации
Идея о том, что Россия - это не "просто страна", а целая уникальная цивилизация, есть основа российского фундаментализма во всех его видах. Об этом сегодня знают не только политики, но и подростки (спасибо Сиду Мейеру, создателю компьютерной игры "Цивилизация"). Но странным образом, большинство адептов этой концепции не понимают ее смысла и пытаются впихнуть ее в государственно-национальный шаблон. Но если русские - это не "национальность", а особая цивилизация, то и Россия есть единство более высокого ранга, чем государство-нация. Значит, она по статусу сопоставима не со страной, типа Германии и Франции, а с континентом - со всей Европой как целым, или со всем Исламом, со всей Античной цивилизацией.
Цивилизации, в отличие от наций, по своему устройству многополярны, и эти полюса связаны друг с другом сложной системой горизонтальных связей, помимо какого-то единого центра. Важнейшая особенность цивилизации - внутреннее многообразие, которая собственно и делает ее чем-то более масштабным, чем государство-нация. В этом многообразии цивилизация черпает свою силу, и именно оно составляет ее главный адаптивный ресурс. Когда один из центров цивилизации терпит поражение, на его место приходит другой, с новой версией цивилизационного проекта.
Московские идеологи любят говорить о многополярности "в мировом масштабе", но как только речь заходит о России, наступает молчание. Зная о том, что многополярность - необходимый атрибут цивилизации, им приходится изощряться. Например, они объявляют цивилизацией всю Россию как географическое понятие, включая множество малых народов, которые живут на этой территории. Формально все в порядке: в Европе четыре десятка коренных народов, а у нас - больше сотни, - да это не цивилизация, а целая планета! И вот уже все самостоятельные культуры, и даже целые цивилизации, исторически оказавшиеся в поле влияния русской, выдаются за ее собственные системные полюса. Для большей убедительности моделируется концепция "России-Евразии", где собственно русская культура сжимается до единичного атома, наряду с другими такими же. Так счастливо избегается вопрос о колоссальном потенциале разнообразия, который скрыт в этом "неделимом атоме".
Здесь не место обсуждать историю евразийской доктрины, кем и для какой цели она была создана, - важно то, во что она превратилась сегодня, - ее официозная "СНГ-версия". Кремлевское евразийство - это попытка создать такие весы, на которых стая мышей могла бы уравновесить слона, чтобы заставить его почувстовать себя мышью. Прицел этой концепции - отнюдь не уважение к культурам малых народов России, а стремление подыскать русским такую общность, в рамках которой они были бы "всего лишь национальностью", однородной массой, от имени которой могла бы "говорить и показывать" Москва.
"Потерянное многообразие" российской цивилизации они хотят списать на этнические меньшинства, и ими же ограничить поле культурной инаковости, оставив 70 регионов с преобладанием русского и православного населения в роли культурных колоний Москвы. С одной стороны, декларируется, что Россия - страна многих народов и множества разнообразных культур. Но с другой стороны, право на разнообразие жестко ограничено этническим принципом и не распространяется на 90 процентов населения. Несколько тысяч эвенков имеют право на собственную культурную идентичность, - и это замечательно. Но почему полтора миллиона жителей Рязанской области такого права не имеют? Потому что Бог дал им несчастье родиться русскими? История Рязани, как и многих других русских земель, уходит корнями в такую древность, где не было еще ни Москвы, ни России. Почему же рязанцы сами не могут говорить от своего имени, не могут влиять на общенациональный консенсус, не могут занять в нем свою собственную, уникальную, узнаваемую нишу? Куда подевались Новгород, Псков, Тверь, Ростов, Нижний, - великие, славные и непохожие один на другой центры русской земли, почему на их месте - серая обезличенная равнина? Право на существование имеет только один вариант русского, один вариант русской культуры, - тот, который все получают из Москвы.
Вопрос, которого одинаково избегают как московские западники, так и московские евразийцы: если Россия по своему потенциалу - цивилизация, то не должна ли она быть внутри себя не менее сложной и многополярной, чем любая из известных цивилизаций? Из логики этой концепции следует, что любой русский регион способен по уровню своеобразия, уникальности, по своему самосознанию дойти до уровня стран и провинций Европы. Любой может обрести собственное лицо и собственный голос. Вместо одной русской культуры и стиля жизни, могла бы существовать мощная и сложная система из 70 русских культур, столь же богатых и уникальных, из 70 русских национальных образов жизни, 70 русских идентичностей.
В силу исторических условий, цивилизация свернулась в нацию и один вариант русского подавил все остальные варианты. Некоторые из них - скажем, северорусский, или новгородский, сопротивлялись дольше других и оставили в истории значительный след. О Новгороде, из-за его прямых связей с Европой, мы еще что-то знаем, о других регионах - почти ничего. Уже в послепетровское время власти провели несколько масштабных "зачисток" в региональных архивах, с целью уничтожить все, что не укладывается в официальную версию русской истории.
Альтернативные модели русского прервали свое развитие не потому, что качественно уступают московскому, а в силу тогдашней военно-политической конъюнктуры. Все эти самобытные России - Новгородская Русь, Псковская Русь, Рязанская Русь, Тверская Русь, Северская Русь и т.д. - "свернулись" и обезличились не сами собой, а только после многочисленных военных погромов, опустошений, систематического геноцида, перемещения элиты, крепостного рабства. Наконец, после целенаправленного уничтожения религиозного, исторического и культурного наследия немосковской ориентации, проводившегося с XVI по XX век. С той же Рязанью Москва воевала несколько столетий, - дольше и кровопролитнее, чем с Чечней, - и опустошала эту землю сильнее, чем татары. Новгород был разгромлен как вражеская столица. Северская земля была укрощена во время Смуты. В Поволжье и на Урале кровавую баню устроили уже при Романовых, в ходе подавления восстаний Разина и Пугачева.
Унифицированная одинаковость России от Балтики до Тихого океана - это ни в коем случае не "естественный продукт русской души", а следствие весьма жестокой многосотлетней политики центральных властей. Новгород, Киев, Владимир, Рязань, Тверь, Смоленск и другие древнерусские города имели свои собственные иконописные и летописные традиции, языковые диалекты, особое искусство и фольклор - все это быстрыми темпами вело к возникновению России как континента, по многообразию даже превосходящего европейский. Вместо этого железом и кровью была создана унитарная система, нивелирующая все различия.
Московские конкистадоры пронеслись по русскому миру со свистом и гиканьем, вытаптывая все на своем пути, как испанцы в Америке. Это оправдывают необходимостью объединения перед лицом общих врагов. Но нужны ли такие "защитники", которые для своих страшнее, чем враги? Шведы, захватившие Новгород через полвека после Грозного, вели себя там гораздо приличнее, чем москвичи - не жгли, не насиловали, не пытали, не топили в Волхове мирных граждан. Возможно, без "объединения по-московски" внешние враги могли бы поработить Россию. Но само это "воссоединение" закончилось обращением в рабство основной массы русского населения, которая на много столетий попала под более жестокое иго, чем при татарах. А финал этой истории у нас перед глазами: вместо многополярной богатой возможностями системы мы имеем однородное обезличенное пространство, потерявшее волю к жизни и неуклонно деградирующее. Которое молча проглотило и последние московские решения о ликвидации выборности своей власти.
Возвращение русской цивилизации утраченных возможностей - соблазн, способный пробудить волю к жизни. Вместо одного полюса - 70 новых. Адепты Московии задают удивленный вопрос: "А зачем нам нужно еще 70 русских проектов, 70 новых русских культур? Разве недостаточно нынешнего музея восковых фигур?" В этом трупном вопросе выдает себя воля к смерти: с точки зрения жизни рождение нового, усложнение, разнообразие - абсолютное благо. Для нормального сознания бытие - лучше, чем небытие. Фактически, этот вопрос звучит так: "Зачем вам быть вообще? Ваша роль - поставлять нам ресурсы и свежую кровь. В качестве полноценного субъекта истории вас не нужно, вы нам будете мешать, вы отодвинете нас в сторону".
Чтобы вернуть себе человеческое достоинство, русские, живущие в регионах, должны обрести собственное лицо и построить там, где они живут, полноценную жизненную среду. В каждом регионе это придется делать по-своему. Это проект способен породить множество новых сфер приложения жизненной энергии, индивидуальных и командно-корпоративных.
2. Делегирование смысла
Господство московской власти не ограничивалось только политическими и административными функциями, но всегда выливалось в претензию на абсолютный духовный авторитет. От подчиненных окраин требовалось не только делегирование власти, но и "делегирование смысла". Уничтожался не только политический сепаратизм, но и самобытные культурные традиции, местное историческое предание, само право на какую-то собственную мысль и моральную автономию. Никакого независимого от Центра нравственного авторитета быть не могло. Центр и только он имел право судить о смысле и предписывать его всем. Им мало было навязать "вертикаль власти": они хотели, чтобы на посылках у власти служила "вертикаль совести". Уже со времени Никоновских реформ пирамиду власти поддерживает "пирамида смысла", столь же централизованная и бюрократически управляемая. Опасаясь, что любой независимый от власти источник мысли выльется в оппозицию и сепаратизм, власти желали, чтобы в стране существовала только одна мера человеческого достоинства: близость к центральной власти.
Возмездием за эту "монополию на смысл" стала абсолютная творческая стерильность центральной власти, которая способна лишь распределять смысл, но не способна производить его самостоятельно. Подавив самостоятельность на периферии, Центр и сам начал уклоняться от ответственности за смысл - сам стал его "делегировать". Он стремится отсылать к внешнему источнику смысла, представляя себя его слугой. Этим внешним источником смысла может быть все что угодно: марксистская идеология, "мировое сообщество", "антитеррористическая коалиция". Центр желает представить свою власть как служение этому навязанному извне смыслу и именно этими полномочиями "наместника" оправдывает подавление периферии и требует от нее очередных жертв.
Со временем эта привычка к делегированию смысла стала главной опорой гиперцентрализма. Показательный пример - культурно-информационная сфера. Жизнь огромного континента сведена к одной географической точке, а все остальные новости жизни и события культуры высвечиваются лишь в той мере, в какой они признаются достойными внимания в этой точке. Регионы обречены видеть друг друга и Россию через посредничество Москвы и глазами Москвы. В наше время, с развитием региональных СМИ и интернета, это диктуется уже не столько техническими причинами, сколько установкой сознания в самих регионах. Большинство местных лидеров, журналистов, деятелей культуры воспринимают мир через призму "внутренней Москвы", засевшей в их сознании и превратившей их во "внутренних лимитчиков". "Демосковизация" должна произойти не только на общественном и экономическом уровне, но и на уровне человеческих душ - как отказ от делегирования смысла некоему отчужденному "Центру".
Целый континент отказывается от самого главного измерения человеческой жизни, соглашается смотреть на мир чужими глазами, принимать как чужие мысли о нем как свои. С философской точки зрения это делегирование смысла равносильно отказу от жизни - делегированию самой жизни. Для множества людей в регионах это отнюдь не метафора: "лучшие" моменты их жизни, бедной возможностями, состоят из того, что они сопереживают эмоциям ничтожных "телезвезд" или подражают им.
Делегирование смысла - это добровольное принятие своей второсортности. В ее основании лежит "комплекс ханского ярлыка", - подобно тому, как князья не считали себя "настоящими", пока не получали подтверждение своих прав от хозяев Орды. Впоследствии этот принцип распространился на все стороны русской жизни. Теперь из Орды получают в том числе и собственную идентичность в качестве "русских", и право судить об этой идентичности. Теперь и "культура" - не то, в чем люди живут, не то, что составляет их жизненную среду, а то, что нужно воспринимать пассивно, что показывают по телевизору из Москвы или привозят откуда-то издалека.
Делегирование смысла - ущербная стратегия еще и в экономическом смысле. В экономике образов главный источник богатства - контроль над стандартами. Именно здесь пролегает черта между успешными и неуспешными регионами, между эксплуататорами и эксплуатируемыми. Навязать другому свои стандарты - значит украсть у него капитал разнообразия и расширить пространство для своего собственного. Это исключено, только если стандарты - результат "горизонтального" взаимовыгодного соглашения между равными партнерами. Отказываясь в пользу Москвы от права на оформление русского самосознания и культуры, регионы заведомо обрекают себя не только на культурную, но и на экономическую ущербность. А соглашаясь на культурную унификацию в масштабе всей страны, они урезают капитал разнообразия русского пространства и связанные с ним экономические возможности. Это как раз и есть причина того, что в России процветает только Москва: она монополизировала и уже вычерпала ту нишу в экономике образов, которая отведена под "единый русский бренд". Другим регионам в эту нишу уже не протиснуться - для всех она слишком мала. Им придется создавать собственные ниши - с другими русскими брендами.
Противоположность делегированию смысла - духовная суверенность. Это вера в себя, в свои принципы, желание стоять на собственных ногах, думать собственной головой, опираться на собственный разум. Это желание превратить в средоточие вселенского смысла именно ту землю, на которой человек живет, не нуждаясь в "удаленном посреднике" для общения со своим Богом. Это когда люди понимают, что они живут не на "забытой Богом окраине" некого "Центра", а в Новгороде, Туле, Рязани, Красноярске, которые составляют сердцевину Русской земли и не нуждаются в каком-то подтверждении или удостоверении своего права на смысл
3. Транс-регионализм
Русский цивилизационный потенциал может раскрыться только при развитии регионального самосознания. Это именно та точка, где политика и культура неотделимы друг от друга.
С точки зрения культуры, ликвидация однородности русского пространства - безусловное благо. Какой прок в том, что некое стандартизированое "культурное наследие" занимает ареал, где могла бы развиваться сотня самобытных культурных комплексов? Есть сферы деятельности, в которых стандартизация только на пользу: грамматика, техника, правила дорожного движения и т.п. Культура как целое не относится к их числу. Здесь разнообразие - всегда плюс, а размер ареала ничего не значит. Население Древней Греции составляло от силы 5 миллионов человек и было разделено на множество враждующих городов-государств. Расцвет этой цивилизации длился всего несколько столетий. Но ее вклад в развитие человечества не меньше, чем вклад огромных Китая и России, которые занимают по пол-континента и существуют тысячелетиями. Древние Афины по количеству жителей уступали небольшому областному центру средней полосы. Почему же мы не видим такого культурного взрыва в Воронеже или Брянске? Заметим, что условия, в которых жили древние афиняне, тоже не были тепличными: как раз в эпоху расцвета они вели непрерывные войны, в ходе которых не раз терпели поражения, видели свой город разрушенным в руках врага и т.п.
Дело не в том, что древние греки были талантливее русских и китайцев, а в том, что их система была нацелена на умножение различий, на дифференциацию, что позволяло при малой численности населения добиться высокого качественного разнообразия - максимума человеческой субстанции, если учитывать не только количество, но и качество. И наоборот, культурная политика России, Китая и большинства модернистских стран нацелена на стандартизацию, на убывание человеческой субстанции и заполнение ареала безликими массами. Школьный учебник и центральное телевидение навязали культурную однородность целому континенту. Он стал провинцией двух городских центров - Москвы и Петербурга. Огромное количество энергии и таланта народов России не может найти применение в этой замороженной и бедной возможностями системе. "Культурное единство" такого рода - это "единство" пустыни, "единство" выжженной земли.
Регионализм - это построение сложной многополярной системы там, где сегодня простирается плоская равнина. Регион определяется как самостоятельная система, достаточно масштабная, чтобы вместить в себя человеческое существование во всей его сложности, причем самобытным, непохожим на другие регионы образом. Но в то же время - система достаточно компактная, чтобы в максимальной степени избежать повторения, умножения тождественных количеств, простого расширения ареала. Система настолько сложная и богатая возможностями выбора, чтобы внутри нее можно было провести дифференциацию вплоть до каждого индивида. Регион не может быть просто культурной областью - но обязательно экономическим и общественно-политическим единством. Регион необходимо связан с определенным ландшафтом - физико-географическим и историко-культурным, без врастания в который формирование полноценного человека невозможно. Так определяемый регион в разные исторические эпохи имеет разный масштаб. В античном мире это были отдельные города-полисы с прилегающей округой. В Европе это провинции масштаба Шотландии, Прованса или Каталонии. В домосковской Руси - крупные княжества: Новгородская, Псковская. Владимиро-Суздальская, Рязанская, Смоленская, Северская земли.
Только став разными, уникальными, непохожими друг на друга, регионы, города и отдельные люди, в них живущие, наполнят смыслом свое существование. Только так они могут укрепить единство страны, потому что перестанут быть ненужными копиями друг друга и превратятся в дополняющих друг друга партнеров. Никаких одинаковых регионов, никаких одинаковых городов, никакой одинаковой эрзац-культуры, никаких стандартных индивидов, никаких копий и повторений, - только уникальное, непохожее, обладающее собственным неотчуждаемым местом в жизни. Требуется восстановить полноценную среду человеческого существования, где нет повторения, одинаковости, нет "масс", нет голых количеств, а есть только качества, разное, дополняющее друг друга.
Расхожая ошибка состоит в том, будто регионализм ведет к культурной изоляции регионов и их замыканию в самодовольной "самостийности". На самом деле культурная дифференциация - это феномен границы, она невозможна на изолированном острове, она нуждается в партнере, притом в партнере ином, отличном, не похожем. Культурная дифференциация регионов немыслима без культурного обмена, без напряженного внимания друг к другу, без прямых контактов. Дифференциация влечет за собой умножение культурного обмена между регионами хотя бы уже потому, что им в этой ситуации есть чем обмениваться, есть чем друг друга заинтересовать. Модель изоляции отвечает именно современному положению дел, когда в сфере информации и культуры доминируют потоки типа "Центр-Периферия". Прямые культурные связи регионов в этих условиях лишены смысла - чем обмениваться, если они все одинаковым образом запрограммированы из Центра? Культурная унификация ведет, таким образом, к разобщенности регионов, к тому, что людям в Мурманске не интересно, что происходит в Саратове, - они уверены, что ничего интересного там нет, а все новое, даже родившись в глубинке, придет к ним из Центра разжеванное и обработанное.
Однообразие в разделенности должно уступить место единству в различии. Именно непохожесть и уникальность сделает регионы России нужными и незаменимыми друг для друга во всех сферах - экономике, культуре, политике. С точки зрения политики, регионализм у многих вызывает сомнения - опасения за "единство державы". Причина в том, что сегодня за регионализм принимают некую неудобоваримую смесь из провинциализма и сепаратизма. Для большей ясности имеет смысл добавить к этому термину приставку "транс-", призванную подчеркнуть его направленность именно на сетевое сотрудничество и взаимодействие регионов, которые не хотят, чтобы их и далее "разделяли" между собой и централизованно "властвовали". Существо транс-регионализма не в "самостийности", не в "отделении" регионов от Москвы, а в их воссоединении, в строительстве действительно общерусского пространства - культурного, информационного, экономического, политического - которое ныне не существует и подменяется Москвой в едином лице. "Отделяться" регионам не от чего, они уже и так отделены друг друга властью посредника - им нужно решать как раз обратную задачу, задачу воссоединения помимо посредника, "по ту сторону Москвы".
Кремлевские политики конструируют карманный "региональный сепаратизм", чтобы потом "ожесточенно" с ним бороться и иметь повод для "укрепления властной вертикали". На самом деле местные самостийные князьки - это верные слуги Москвы и ее копия в миниатюре, часто - ухудшенная. И Центр, и нынешние региональные власти - препятствие для подлинного объединения русского пространства. Власть Центра держится на разобщенности регионов. Все организовано так, что он вклинивается в их взаимные экономические, культурные, общественные отношения в качестве необходимого посредника. В результате межрегиональные отношения тотально завязаны на Центр. Регионы, фактически изолированные друг от друга, вынуждены иметь дело с чиновничьей инстанцией, выступающей от имени целого, но от этого целого почти не зависящей. Чтобы победить эту ситуацию, нужен не "сепаратизм", не изоляция регионов, а налаживание прямых горизонтальных связей между ними. Возрастание плотности прямых межрегиональных контактов сделают единство страны более прочным, а присутствие Центра менее необходимым. "Центром" в такой системе станет соединенная воля регионов, а не надстроенная над ними и отчужденная от них администрация.
Октябрь 2004
no subject
Да. Только вокруг московской версии сейчас сплотятся ещё больше. Поэт сказал, что умом Россию не понять, слабоумные русские патриоты и не пытались. А чеченец вдруг понял. Обидно же.
no subject
/Кроме шуток, ведь так и будет под вопли о единстве и неделимости/
no subject
А существовал ли вообще до московской конкисты русский мир?
Ведь сейчас сам факт существования единого русского государства в домонгольский период ставится под сомнение, как впрочем и м.-т. нашествие и последующее трёхсотлетнее м.-т. иго.
no subject
no subject
no subject
no subject
"Эй урус слышь Москва-наде сосима культура! Якут мордва чукча татар нохча аллах акбар, за все ответишь рюзке сволачь".
Корректировать тут ничего нельзя, потому что это кроме русоненавистничества здесь ничего нет. Кого нохчичо вспоминает в качестве альтернативы?
"Татар вогул зыряне, чукот якут цыгане! Ай лэ ла лэ, абхаз балкар аджик!"
То, что в конце упоминается мимоходом какие-нибудь "Новгород или эта... как ее... Тверь" - даже странно. Вроде бы не кобызские города, не урлан-чурекские и не бандыр-улусские. Странно.
Зато в конце - "наша страна", что умиляет.
Эти люди уже построили себе "свою страну". Там убивают или держат в рабстве русских, всеми силами вытесняют, освобождая место для цыганского интернационала, женщин избивают за открытое лицо. Просто у них такие местные этнические, национальные, религиозные особенности. Это вот типовое требование регионалистов?
no subject
no subject
Проблема в том, что деление поровну тоже будет несправедливо. Рязань - красивый старинный русский город. И Вологда - красивый старинный русский город. Но все же, Вологда внесла меньший вклад в историю России, чем Рязань, почему же отводить ей столько же места?
Можно говорить проще - есть русские - их 80%. Есть якуты, кобызы, аджики и аджары, их всех вместе 20%. Вот такой учебник и нужен: четыре главы о русской истории, потом одна о финно-угорских племенах. Еще четыре, потом одна о народах Сибири. Четыре - глава о крайнем севере, еще четыре - и про народности Кавказа. Все. Единственное исключение - татары, в виду активного участия в русской истории.
no subject
no subject
Предлагаемая сепарация русского народа ("Вот Ярославль - это твоя земля, а вот Новгород - это чужая земля") по сути ничем не отличается от того указа о перемещениях, который делает всю землю кроме места прописки чужой.
no subject
no subject
no subject
no subject
У греков это наверное религия была, язык.
В древней Руси религия, язык, династия.
Что будет объединять Калининград и Владивосток, если не станет России, или она станет разцентрализованной?
В глобальном современном мире, уже даже религия не подойдёт. Потому что грузины вроде тоже православные, а уже совсем не то.
Остаётся только язык. Но этого слишком мало.
no subject
no subject
no subject
Англия, Штаты, Канада, Австралия, Новая Зеландия... составляют единый англоязычный мир и путешествуют между собой без всяких виз.
Но при этом вовсе не нуждаются в единой имперской столице.
no subject
no subject
no subject
Примеры - те же говорящие на одном языке румыны и молдаване, и голландцы с фламандцами. Разница весьма велика.
no subject
no subject
Литературный язык очень даже один, а общепринятый разговорный отличается примерно как американский английский от британского или сербский от хорватского. Диалекты же употребляются только неофициально, да и там разница типична для Европы, примерно как у диалектов французского или немецкого.
Да, они отделились 400 лет назад, и за это время в одном государстве провели 15 лет. Однако изначально-то народ был один + громадное количество фламандцев 300-400 лет назад уехало в Голландию, где приняли участие в этногенезе современных голландцев. Кроме того, как я сказал уже, язык у обоих народов до сих пор одинаковый.
no subject
no subject
Я и говорю, что при пребывании в разных политических нациях один и тот же этнос в течение полувека, максимум века, в значительной степени расщепляется на два по реальному менталитету и поведению, даже при сохранении языка. Иногда единое самосознание сохраняется (венгры), иногда нет (румыны/молдаване, голландцы/фламандцы). При потере этого самосознания обратная склейка будет идти весьма тяжело, если вообще получится (к вопросу о перспективах фактически единого на 1991 год белорусско-восточно-украинского-великорусского народа).
Нет, если этот факт устранить, вовсе не получится одна этническая группа. Различия ничуть не меньше, чем между голландцами и немцами или голландцами и французами, и самоопределение как нация разное, только язык один.
no subject
Сейчас подобные регионы, наверное, можно определять путём центра притяжения населения.
Если, например, из Псковской области народ однозначно ехал в Питер, а Псков был мало притягательным, то его в малой степени можно рассматривать, как самостоятельную Землю. В Краснодарском же крае, например, подобного не было. И сейчас Краснодар это один из немногих русских Регионов с большой буквы.
no subject
no subject
Т.е. одно зависит от другого. Как электромагнитное поле. Электрическое порождает магнитное и наоборот.